Леди Элизабет
У сэра Клода уже есть одна внебрачная дочь — Лукаста Энджел, в настоящий момент собирающаяся выйти замуж за многообещающего молодого биржевого дельца Кэгена. Ситуация осложняется — леди Элизабет, оказывается, тоже имела внебрачного сына, след которого она потеряла после внезапной гибели отца ребенка, забыв но рассеянности адрес женщины, которой мальчик был отдан на воспитание. Теперь она предполагает, что Колби и есть потерянный ребенок. Сам Колби сомневается в том, что сэр Клод или леди Элизабет могут быть его родителями. Ему также чужда карьера финансиста, к которой его готовит сэр Клод, так как он хотел бы стать музыкантом. Развязка пьесы крайне неожиданна: Колби — сын той женщины, которую считал своей воспитательницей. Его отец был неудачливым органистом, чем и объясняется его врожденная склонность к музыке, Кэген оказывается сыном леди Элизабет. Колби решает следовать по стопам отца и принимает место церковного органиста, которое предлагает ему Эггерсоп.
Прием внутреннего гротеска
Да, Вилар создавал гротеск, но это был зловещий гротеск. В графически четком, жестком рисунке роли комическое и отталкивающее, гротескное и страшное сливались воедино.
Тот же прием внутреннего гротеска был использован в обрисовке гнусного окружения Артуро. Театр умышленно не давал членам его банды индивидуальных характеристик, подчеркивая их единую суть уже в однообразии внешнего облика. На всех были безукоризненно сшитые костюмы, пижонские галстуки и шляпы с лентой. С виду бандиты ничем не отличались от джентльменов. И в манере держаться у них не было никакого шутовства и фиглярства. Но театр четко и остро разоблачал их звериную сущность. Лишенные всех человеческих чувств, они могли в мгновение ока перейти от наигранной сентиментальности и демагогии к истерическим угрозам и прямому убийству. Наглые, ловкие, подлые, готовые уничтожить кого угодно, приспешники Артуро представали в спектакле как жестокие и опасные преступники.
Джимми Портер
Джимми Портер явился пьяный на собственную свадьбу и даже, кажется, наблевал в церкви. (Молодым героям некоторых английских и американских повестей, романов, пьес, написанных в пятидесятые годы, так тошно глядеть на белый свет, что сам факт чисто физиологической тошноты приобретает у них не натуралистический, а метафорический смысл. Они блюют в церкви, блюют на пышные ковры, за которыми особенно следят чопорные хозяйки!) Неприятие мира вызывает совершенно конкретную физическую боль, недомогания, а то и физиологические извращения и у других героев Осборна — Джордж Диллон болел туберкулезом, у Билла Мейтленда, героя «Неприемлемых показаний», постоянно нестерпимо болит голова а главный герой «Патриота для себя» Редл, отвергая естественную и нормальную любовь к женщине, становится гомосексуалистом.
Воспоминание о плеске воды
Морковка, которую дает бродяга проголодавшемуся собрату, воспоминание о плеске воды подо дном лодки, слезы жалкого обрубка по поводу потери подруги, или просто сочетание нескольких слов и пауз — эти на вид малопримечательные детали заставляют почувствовать боль в безрадостном смехе Беккета над жалкой судьбой человечества. Они должны заставить не просто увидеть, но эмоционально пережить и перестрадать минимальность того, что дано. Да и сам этот минимум вновь и вновь, от пьесы к пьесе должен отстаивать себя в борьбе с уничтожительным сомнением их автора, подобно тому, как всему человечеству приходится постоянно отстаивать свою жизнь перед лицом угрозы вполне реальной атомной смерти. (Не исключено, кстати, что именно ядерная катастрофа уничтожила все живое за пределами убежища, где скрываются персонажи «Эндшпиля».)
Роль сегодняшних теоретиков
Роль сегодняшних теоретиков, куда дальше отстоящих от живого участия в театральном развитии, сводится, в сущности, к подтверждению правоты реформаторов театра XX в. и к соотнесению прежних открытий с особенностями современного общественно-исторического процесса.
Идеологические кризисы
Идеологические кризисы, отставание общественных наук от естественных, кризис влиятельных искусствоведческих школ, да и многое другое осложняет работу современных западных исследователей драмы. Можно, думается, сказать, что основной чертой послевоенных теоретических работ, в которых так или иначе учитывается целостный опыт современной драмы, является попытка избежать одностороннего толкования искусства драмы — будь то односторонность символистов, формалистов, фрейдистов, мифологов или социологов. В послевоенные годы на Западе все реже появляются работы, воссоздающие традиционную структуру теории драмы — анализ отдельных элементов пьесы.
Щемящие лирические ноты
Относится и к Хамму и Клову: «Покинешь меня — погибнешь», — говорит Хамм. «И наоборот»,- отзывается Клов. Нагга и Нелл, а также Винни и Вилли (пьеса «Счастливые дни») связывает любовь, выглядящая тем более непостижимой на фоне гротескных ситуаций, в которых они находятся (урны Нагга и Нелл, куча песка, куда постепенно погружается Винни,- реализация метафоры о зернах Зенона).
Сцена сожжения
Во многих критических работах уже отмечалось, что сцена сожжения лютеранских книг в Майнце была у Хиндемита откликом на берлинское книго-сожжение 1933 г. Правда, Германия не ощутила на себе этих пощечин: «Художник Матис», отвергнутый Геббельсом, скромно прозвучал на сцене Цюрихского театра 28 мая 1938 г.
Характер Артуро
Характер Артуро раскрывался уже в первой сцене встречи — обольщении Догсборо (названном в ТНП Гиндсбору). Артуро являлся как смиренный проситель, маленький, вкрадчивый. Подобострастно изогнувшись, стоял он перед огромной, величественной фигурой седовласого старца (роль Догсборо играл Жорж Вилсон). Но зритель чувствовал, что в любую минуту он может, изловчившись, сделать прыжок и вцепиться в горло своей жертвы. Так оно и было. Отказ Догсборо от «сотрудничества» мгновенно преображал Артуро Уи: он выпрямлялся, сжимал кулаки, нервно бегал, орал, требовал. И вдруг снова сникал, заискивал, плакал, а через минуту опять грозил и плевался. Жалкая истерика удавалась, и Артуро — Вилар внезапно начинал понимать это. В последующих сценах он становился все увереннее и наглее, «опьяненный нечаянными завоеваниями». Но «хоти его рычание потрясает землю,-писала газета «Монд»,- чувствуется, что он никогда по-настоящему, сам по себе, не существовал, что кто-то им управляет извне» .
Жизнь Галилея
Брехт точнее других драматургов определяет социальные корни фашизма, по большая зрелость его политической мысли не ставит его в оппозицию к другим писателям, освещавшим предпосылки утверждения фашизма.
Надо говорить о единстве всех демократически настроенных писателей, всех, кто борется за истинный гуманизм в этой волне драматургии, направленной против фашистского тоталитаризма.
Собственный «театр абсурда»
Современная английская драма
Драматизм образа Юрека
Конец Колина
Вторая поправка Мерсера
Первая поправка
Атмосфера страха
Творческая эволюция
Эксперимент строительства социализма
Внешняя картина