Влияние, идущее от Брехта, в большей мере даже от его театральной практики, чем от теории, проявляет себя внешне более демонстративно. Это Брехт побудил англичан просмотреть свои национальные традиции, обратить особое внимание на актуальность социальной проблематики пьес и доходчивость и остроту театральной формы. Брехт вернул английский театр к Шоу, как когда-то, в свою очередь, Шоу подготовил во многом театральную эстетику и публицистаческий пафос насквозь просветительского, пропагандистского театра Брехта.
Замена слова (т. е. высказывания о чем-то) действием (т. е. самим этим «что-то») оказывается своеобразной параллелью, хотя и в несколько другой плоскости, пути от вымысла к факту. В обоих случаях целью является передача многозначного и трудно расчленяемого смысла. Но, в отличие от более общего принципа документализма, предпочтение «показа» «рассказу» как элемент стиля может стать в театре частью отнюдь не документального спектакля.
Особняком стоял до последнего времени Арден. Его первые пьесы ставились неохотно и неуверенно, не имели шумного успеха. Театральная эстетика этого безусловно одного из наиболее оригинальных и сложных современных английских драматургов не сразу была понята и раскрыта театрами. Осборн, Биэн, Уэскер, Дилени, напротив, тотчас стали репертуарными, удачливыми авторами, способствовали успеху молодых прогрессивных театральных коллективов. Почти каждый нашел своего, особенно близкого режиссера, который, в свою очередь, помог наиболее глубокой и точной передаче идейного и художественного содержания пьес. Уэскер многим обязан Джону Декстеру, Биэн и Дилени — Джоан Литтлвуд, Осборн — Тони Ричардсону, поставившему «Оглянись во гневе», «Комедианта», «Лютера».
Современным английским авторам, пишущим исторические пьесы, далеко и до Шоу, и до Брехта, обращавшимся к истории, чтобы подвести итоги крупнейшим политическим, общественным событиям своего времени, сосредоточить вин мание на рассмотрении исторических судеб народа, со всей остротой поставить вопрос об ответственности человека перед обществом и общества перед человеком, имея в виду современное общество и современного человека. В этом направлении воздействие вновь поставленных в Англии в конце 50-х годов «Святой Иоанны» и «Жизни Галилея» оказалось большим, чем воздействие пьес Болта, Осборна и Уайтинга.
Мысль, оформленная в словах, имеет какой-то один смысл. Природа же образа заключается в его многозначности. Даже в поэзии, материалом которой являются слова, битва со словом никогда не утихает.
Одновременно в искусстве определился парадоксально противоположный путь к достижению многозначности, тождественной богатству жизни,- путь к документу, к факту. Более всего эта тенденция проявилась в литературе и кино, но затронула и театр, где появилось много документальных пьес. Притягательность факта для искусства сказалась в том, что, являясь элементом бытия, факт не признает классифицирующей и отграничивающей роли сознания, какого-то одного единственного решения, предлагаемого его художественной интерпретацией .
Мор Болта стал героем поневоле. Он стал героем не от хорошей жизни, а потому, что жил в скверное время. Но плохие-то времена и требуют от людей героизма! Как хорошо было бы жить в стране, где не требуются герои! «Если бы мы жили в государстве, где добродетель прибыльна, здравый смысл сделал бы нас святыми»,- рассуждает Мор, уже находясь в тюрьме. На самом же деле его окружают злоба, скупость, тупость и ограниченность. Человечность, справедливость, мысль, чистота невыгодны в обществе, в котором он живет. Как же быть, чтобы при всем том остаться человеком? И человеку приходится рискнуть и попробовать стать героем. Рискнуть попробовать стать героем, рискнуть поверить, рискнуть проявить верность избраннь/м идеалам до конца — это предложили английские авторе соотечественникам, перейдя к исторической тематике, не уточняя до конца, каковы же должны быть эти идеалы, в чем должна выразить себя вера человека.
Считая Народный театр важнейшим элементом культуры, Жан Вилар пишет: «Как нельзя больше представить себе образование, которое не было бы национальным, так нельзя больше вообразить себе форму современного театра, которая не была бы народной». Если в первые годы работы Национального Народного театра в Париже Жан-Поль Сартр еще имел какие-то основания говорить, что «…наличие такого театра у нас граничит с парадоксом, и он все время живет под угрозой закрытия», то теперь движение Народных театров приобрело такие огромные масштабы, что его уже не остановить и не повернуть вспять. «Революция, начатая Национальным Народным театром, свершилась. Она неотразима»,- писал обозреватель еженедельника «Нуво кандид» в связи с крутым поворотом парижских театров бульваров в сезон 1966/67 г. к «мыслящему театру». Жизнеспособность народных коллективов в странах Западной Европы — убедительное доказательство того, что Народный театр становится жизненной потребностью широких демократических масс.
Важным вторым планом пьесы служит изображение взаимоотношений отца и матери Пэм, питающих взаимную ненависть и не разговаривающих друг с другом. Это — своего рода среда, в которой разворачиваются основные события. Перед нами, правда, лишь один аспект косвенного влияния старших на младших — семейный, но представлен он мастерски.
Но неверно видеть в пьесе Болта и сознательное принижение образа народа, вроде бы даже надругательство над народом. В пьесе имеется персонаж, своего рода посредник между театром и зрителями, который вызвал особенно острую полемику после премьеры спектакля. Этот персонаж трансформируется на наших глазах, превращается то в слугу Мора, то в слугу его врагов, то в тюремщика, то в народного заседателя на суде и, наконец, в палача. Чаще же всего он действует просто как отвлеченное лицо от театра — дзанни, конферансье — непринужденно беседует со зрителями, тут же на сцене переодевается, меняет грим, попутно расставляет мебель. Учитывая возникшую полемику, Болт несколько раз комментировал этот образ и каждый раз несколько по-разному. Однажды он написал, что Common Man должен выражать, «то, что свойственно всем нам», что-то такое, «с чем каждый может отождествлять себя». Другой раз он подчеркнул, что Common Man должен быть приятным, а его философия стойкой. В ремарке к пьесе сказано, что Common Man хитроват и ему свойственно чувство юмора.
Однако то, что они делают театр доступным трудящимся классам, отнюдь не означает, что театр становится массовым, популярным искусством, «будничным товаром», как телевидение или кино». Со зрителями Народных театров ведется большая и серьезная работа по воспитанию их художественного вкуса и понимания искусства.