Четыре слова
Но «арию мести» поет Женщина с бородой из ярмарочного балагана, разбивая «через каждые четыре слова» (ремарка автора) какой-нибудь стеклянный предмет, а пастораль оказывается возможной и уместной именно в сумасшедшем доме, где безумные — нимфы и пастушки — танцуют чудовищный минут вокруг печального Тома Райкуэлла, вообразившего себя Адонисом и восседающего на соломенном казенном матраце. А степенно -медлительны й четырехголосный хор танцующих менуэт тем временем поет: «Здесь — здесь место нашей смерти. Там, в Лондоне, в мировом городе, где нас связывали только развлечения и работа, никто не замечал ни крика, ни скрежета зубовного… А здесь — и бедный, и богатый, и гулящие девки, и молодые джентльмены — все равно погружены в ночь. Здесь не сменяются времена и моды, здесь все застыло в странном отчужденном свете. Человек — враг, да и сам себе он не друг. Нас окружает вечная ночь». (Коллективная исповедь сумасшедших прерывается звуками ключа, которым сторож открывает дверь, отделяющую их от мира.)
Спектакль Пикколо-театра
Наряду с освоением народных традиций национального искусства в творчестве Стрелера намечается в эти годы и другая линия, приведшая его впоследствии к эпическому театру Брехта.
Начало ее было связано с историческим театром Шекспира. Режиссеру были особенно близки шекспировские хроники, их эпический дух. На историческом материале хроник он ставил проблемы, которые больше всего волновали современного зрителя.
Документ и миф
Принято уже в советском театроведении считать Беккета последователем «сартризма». Имеет смысл обратить внимание и на то, что беккетовскио метафоры по своей сценической структуре отталкиваются, как «от противного»,- от гигантских театральных метафор Брехта. Не случайно в режиссуре Питера Брука, в его «Короле Лире» без труда можно увидеть прямое влияние и брехтовской эстетики, и философии экзистенциализма,- в чисто беккетовской интерпретации сцены двух нищих на пустых подмостках, словно огороженных колючей проволокой,- Лира и Глостера.
Бунт одинокого художника
Была противопоставлена эмоциональность, но не в виде бунта одинокого художника, а почерпнутая из самой жизни. Тогда же и возникло понятие «поэтический натурализм», наглядно иллюстрирующее, как из сочетания двух, казалось бы, крайностей родился определяющий принцип новой английской драмы. На противоположных полюсах они оказались в «театре абсурда», где не заслуживающая никакого снисхождения действительность мертва, а поэзия в результате может быть лишь анархичной.
Пародия Стравинского
Пародия Стравинского демонстративно замыкается в мире оперы и театра, показывая с некоторой гордостью свою «не ангажированность» никакой идеологией, стоящей вне искусства. (Правда, эта демонстративность сама по себе весьма идеологична, не говоря уже о том, что решительный «расчет с прошлым», с «наследием», в прозрачной оболочке любования им тоже «идеологичен».) Стравинский ссылался на «Cosi fan futte» Моцарта при выяснении объекта стилизации в «Карьере мота». В начале опера Стравинского очень похожа на итальянскую buffa в духе Паизиэлло, но в конце композитор, следуя логике сюжета, приходит к глюковскому «Орфею», представляя сцену в сумасшедшем доме как трагическую пастораль, где жалобное Lamento Тома-Адониса уже содержит интонации Глюка, которые разрабатываются потом в дуэте, и после идиллической колыбельной, когда Энн покидает спящего Тома, мы слышим его последние рыдающие возгласы: «Сердце разбито. Я чувствую холодное прикосновение смерти. Приди, Орфей, со своей лирой и спой лебединую песнь! И плачьте, плачьте вы, нимфы и пастухи, на берегу Стикса об Адонисе, который был так прекрасен и юн и так любил Венеру!» (Падает на соломенный матрац.)
Лютер у Осборна
Осборн подумал в «Лютере» и о зрелищных, световых и прочих театральных эффектах. Он описывает в ремарках пышные церковные процессии и песнопения, специально предупреждает режиссеров, как важно, чтобы после сцен, действие которых происходит в полутьме, под сводами монастыря, зрители были бы поражены обилием простора, света на рыночной площади в Ютерборге. Одним словом, главный герой пьесы предстает на богатом и разнообразном человеческом и театральном фоне.
Целая эра идеалов ненависти
Сложность и в то же время связь не о гуманистических направлений с некоторыми традициями литературы прошлого — в особенности с нравственной философией и критическим методом реализма Достоевского и Толстого — заключается в характерном сочетании проповеди идеала добра с жестокой демистификацией социальной действительности, срыванием всех и всяческих масок в творчестве современных западных художников-гуманистов.
Театрализованное воссоздание
В конечном итоге, все пьесы Жене — это театрализованное воссоздание фантазий парии и изгоя (сам Жене, до того как прославился как писатель, был известен лишь среди воров и гомосексуалистов). Фигура отверженного обществом бродяги, прокламирующего свою асоциальность, стала одной из самых популярных в послевоенной литературе; мы встречаем ее трансформированной в пикаресках английских «сердитых» в романах Беккета, в индийском фильме «Бродяга». Поэтому пьесы Жене — о преступниках, служанках, неграх, об алжирских нищих. Здесь мечты, сценически организованные в соответствии с принципами Арто, соприкасаются с действительностью. А что зрители научились сами воссоздавать конкретную реальность из показанных им фантазий, видно хотя бы из того, что во время представления последней пьесы Жене — «Ширмы», посвященной Алжирской войне, сцену забросали тухлыми яйцами и овощами не поборники реализма в театре, а фашиствующие оасовцы.
Сцены торжественные
С другими словно происходит прямо на наших глазах забавная трансформация: они смело шагают из своего XVI в.
в современность. Как и в других драмах Осборна, центральный образ Лютера превалирует над остальными персонажами. Но россыпь человеческих фигур обильнее, и каждый очерчен с новой для драматурга четкостью н остротой. Образ Лютера оттеняют с разных сторон превосходно написанные характеры: его отец Ганс, простой рудокоп, в будущем мелкий буржуа, цепко и упрямо держащийся за жизнь и решительно не способный понять, почему его сын, который мог стать бургомистром или законником, ушел в монастырь; целая плеяда церковников — начиная от папы Льва X, гурмана и франта, который появляется в элегантном охотничьем костюме, окруженный собаками, в сопровождении доминиканцев, и кончая продавцом индульгенций, преподобным Иоганном Тетцелем, сочетающим в своем лице завзятого торгаша и опытного демагога.
Мотивы Хогарта
Невеста пытается его спасти, но ее усилия напрасны. Имущество мота продают на аукционе, а сам он, потрясенный происшедшим, кончает жизнь в лондонском Бедламе.
Мотивы Хогарта Стравинский трактует иронически. Либреттисты У. Оден и Ч. Кальман вводят в оперу и некоторые новые, по сравнению с Хогартом, мотивы: наследство исходит от черта и есть лишь дьявольское искушение; безумие Тома Райкуэлла — это проклятие и месть черта, который так и не смог заполучить душу своей жертвы. И хотя «суть» истории, рассказанной у Стравинского, не совпадает с моралью притчи Хогарта, в эпилоге действующие лица оперы по старинной традиции ad spectatores произносят поучение: «Слушайте, добрые люди! Ведь но каиедому мужчине бог дает такую Энн, чтобы ее верность служила ему образцом! Не каждый раз любовь и милосердие становятся на сторону развратника!… И так уж повелось от начала века: кто ленив, кто труда не любит, того и черт найдет… Но худо ли, хорошо ли, а вся эта история — не более чем театральное представление!»
Собственный «театр абсурда»
Современная английская драма
Драматизм образа Юрека
Конец Колина
Вторая поправка Мерсера
Первая поправка
Атмосфера страха
Творческая эволюция
Эксперимент строительства социализма
Внешняя картина