Выбрав известное произведение Георга Бюхнена, А. Берг создал на его основе замечательное, художественно совершенное либретто, послужившее идеальной канвой для музыки. И если Германн в «Пиковой даме» Чайковского увиден был глазами русского интеллигента 90-х годов прошлого века (т. е. не по Пушкину, а скорее по Достоевскому), то «Воццек», соответственно, щадится не столько глазами Бюхнера, сколько Франца Кафки.
Средствами музыки Берг производит глубинное исследование личности. Человек показан «как он есть». Опера не содержит прямого разоблачения, не морализирует, не осуждает. Его искусство есть объективное «дело о человеке». Сплошь речитативные вокальные партии создают глубоко-индивидуальные и резко характерные облики действующих лиц. Оркестровые эпизоды постлюдии после каждой сцены ведут слушателя туда, где слово бессильно что-либо добавить. Бессловесный инструментальный реквием по Воццеку возвеличивает это жалкое существо, заслуживающее сострадания, и как бы предостерегает против поругания в нем индивидуальной человеческой личности. В попранном, ущемленном человеке просыпается не человек, зверь, и просыпающийся зверь рано или поздно срывается в пропасть и гибнет, не познав ничего, кроме отчаяния и злобы. (Об этом говорит и апокалиптическое видение заката в одной из сцен.) Но так будет и в жизни сына Воццека, который в самом конце оперы скачет верхом на палочке вместе с другими дворовыми мальчишками смотреть на мертвые тела отца и матери — Воццека и Марии… Отец — обезличенная «единица» старомодного австрийского воинства, а сын, быть может,- пушечное мясо фашистской армии. Так эту страшную историю можно было бы довести и до наших дней.