Рядом ставят слова «инстинкт», «жестокость», «насилие»-речь, следовательно, идет не только о внешней стороне развития театрального искусства, но о глубоких идеологических процессах в современной культуре, которые начались не сегодня и не несколько лет тому назад, когда заговорили впервые о ритуале как о форме театральной условности.
О насилии и жестокости мы слышим сейчас со всех сторон. В жизни это оборачивается ростом преступности и хулиганства, когда человеческая жизнь и достоинство не ставятся ни во что. Соответственно, в так называемом «массовом искусстве» тон задают произведения, где примеры насилия над личностью не только не осуждаются морально, но служат источником возбуждения сильных ощущений. Об этом достаточно много пишется, чтобы останавливаться специально. Не проходит мимо таких явлений и собственно искусство. Обращение к инстинктивному началу (тут же ставят знак равенства — жестокость) явилось одним из видов романтического в своей основе протеста против отупляющего буржуазного конформизма и самодовольства. Взрывчатая природная эмоциональность становится поэтому одним из излюбленных объектов рассмотрения. В то же время существует очень сильное ощущение жестокости неэмоциональной, жестокости мира отчуждения, мира, сокрушающего «маленького человека».
Механизм жизни, лишенный души, захватывающий неспособного к сопротивлению человека, выступает как слепая и потому абсурдная сила. В соприкосновении с ней поступки людей обессмысливаются и в совокупности составляют трагикомическую гротескную картину, которую демонстрирует «театр абсурда».