Субъективный идеалист

Сартр как субъективный идеалист, естественно, ставил с ног на голову эту диалектику, а вернее сказать, видел в ней извечную трагическую антиномию. В поздних пьесах Брехта, особенно в его «Галилее», ясно, что великий драматург уже видел, что в мире царствует не одна только социально-историческая необходимость, но, как показал исторический опыт, трагические противоречия тяготеют над самим человеком, а не только над миром, его окружающим.

Познать внешний мир еще не значит изменить его. Брехт это отлично понимал, конечно, поэтому для Брехта ситуация в его пьесах — это метафора или иллюстрация к доказательству общей мысли. Для Сартра ситуация и есть сама мысль, обобщение, способ обобщения исторического процесса (для этой цели Сартр и применяет свой метод «изоляции от внешнего мира», стремясь поймать момент, когда «сущность является», как говорят философы). Случайность тоже отнюдь не безразлична к сущности, а очень даже на нее влияет. Фашизм был обусловлен исторической логикой. Но во главе его мог стоять не ефрейтор под псевдонимом Гитлер, а кто-нибудь иной, и уже одно это обстоятельство могло бы сделать полицейское государство несколько другим; не марионеточно смешным, скажем, как у Брехта в «Карьере Артуро Ун», а, например, загадочно-разнузданным и обалделым, или велеречиво-трагичным; или приспособившимся к буржуазному обывателю, каким в конечном счете был, например, муссолиниевский режим. (Известно, что в силу ряда причин режим Муссолини отличался от гитлеровского, хотя социальная и историческая сущность их была одна и та же.)

Истинной действительностью является, по Брехту, лишь будущая, разумная действительность. Кураж является сегодня, как и вчера, «ничем» в истории, но может стать «всем» завтра.