Натурализм как художественное направление не нашел в свое время благодатной почвы в Англии — ни в драме, ни в режиссерском, ни в актерском искусстве. В сущности, в Англии, в отличие, скажем, от Франции, вовсе не было натурализма. Вместе с тем английский критический реализм всегда отличался пристрастием к крайним, несколько эксцентричным формам и приемам, к художественному максимализму — к гротеску и парадоксальности,- как в выборе, так и в воспроизведении повседневного, реального жизненного мате-риала. И эти особенности английской реалистической литературы получили развитие и углубление в английской драматургии наших дней. «Оглянись во гневе», «Вкус меда», «Кухня», «Заложник» — не в большей, а, пожалуй, даже в меньшей степени натуралистические, бытовые пьесы, чем «Дома вдовца» или «Профессия миссис Уоррен». Еще более явственно сказались на формировании современной английской драмы такие общие тенденции в воплощении современным реалистическим западным искусством и литературой житейской повседневности, как отсутствие единства и взаимопонимания между человеком и средой, недоверие, недоброжелательство по отношению к простым бытовым предметам и, наконец, скрытое, совершенно отчетливое тяготение к подчас весьма усложненным иносказаниям, к патетическим интеллектуальным и эмоциональным символам.
Того немногого, что становится известно о смертнике (он принял участие в товарище по заключению, в свой последний вечер гонял по двору мяч, а потом стоял, подняв лицо к небу), недостаточно, чтобы он стал пля нас конкретной, неповторимой личностью — тогда бы его драма затмила все остальное, но достаточно для того, чтобы возник эффект сопереживания. Автор не оправдывает убийцу (причины его преступления остаются неизвестными), но не может примириться с тем, что право вершить человеческими судьбами дано суду пристрастному и неправедному. Простое сопоставление фактов говорит о несправедливости буржуазного правосудия: мяснику, зарезавшему брата, вынесен смертный приговор; джентльмену, до смерти избившему жену, смертный приговор заменен пожизненным заключением; другой джентльмен — худший преступник из трех, растратчик, из-за которого два человека покончили с собой,- жив и здоров, не испытывает угрызений совести и, отсидев небольшой срок, снова займет место в обществе. Так наглядно раскрывается то, о чем говорит Риген: в тюрьме сидят мелкие преступники, а крупные, имеющие деньги и власть, гуляют на свободе. Тем острее ощущают арестанты надвигающуюся смерть безымянного парня, одного из них.
Так экспрессионизм сближается с лубком, примитивом, плакатом, гротеском. С другой стороны, чистые формы человеческих эмоций и т. п. складываются в извечные, надвременные схемы, которым в психологии параллельно оказалось понятие «архетипа», «мифа» — вневременной схемы, которой следует жизнь, неизменно повторяясь. «Мифическое» и «типическое» противопоставляются «буржуазному» и «индивидуальному» (принцип Т. Манна в тетралогии об Иосифе).
Если драматурги и заводят иной раз читателей в рестораны, то не думайте — отнюдь не в их просторные, светлые залы с охлажденным воздухом и мелодичным звоном ножей, бокалов, сменяемых тарелок, мы попадаем тогда прямехонько на кухню, где готовится пища. На кухню, где царят духота и гвалт, где снуют в бешеном ритме потные, обалдевшие люди. На кухню, похожую на преисподнюю, в которой повар — Вельзевул, а официанты — его подручные, готовящие адские зелья. Кухня — место ссор, драк, преступлений. «Кухня» — так и назвал свою пьесу Арнольд Уэскер, а в предисловии к ней заметил: «Мир мог быть сценой для Шекспира, для меня он — кухня: люди появляются, исчезают и не задерживаются настолько, чтобы успеть понять друг друга; дружба, любовь и вражда забываются, едва успев возникнуть». Мир-кухня с ее чадом и дрязгами, общество-казарма, современная жизнь — словно гигантская рыночная площадь с непрерывными сделками, жаждой наживы и обмана — такой предстала действительность в пьесах, написанных и поставленных в Англии в конце 50-х годов.
Реализм стремится к поэзии. Это проявляется не только в особой эмоциональной атмосфере, создаваемой в драме бытовой и психологической. Происходит и возрождение поэтической драмы в буквальном смысле. Т. С. Элиот продолжает экспериментировать в области стихотворной драмы. Молодой поэт Кристофер Фрай идет по его стопам. Они разные поэты и различны по идейным тенденциям, но общее у них — желание вернуть театру поэтическую драму. Т. С. Элиот, поэт тонкий и изощренный, при всей консервативности своих взглядов, выступает как смелый новатор, сближающий современную поэзию с драмой. Он ищет и находит ту тонкую, неуловимую грань, когда живая разговорная речь обретает звучность поэзии и ее ритмичность.
Ф. Фергюссон разбирает парадоксальный драматический метод Шоу и Пиранделло, расставшихся с «драмой гостиной» ради самодовлеющей рационализации мира пли его театрализации.
В разных странах движение за создание Народных театров принимает свои специфические формы, находится на различных стадиях. Повсюду оно становится важным фактором в деле демократизации культуры и общественной жизни.
Это массовое движение Народных театров явилось результатом усиления политической активности многомиллионных масс трудового народа и демократической интеллигенции, которые ходом истории были втянуты в водоворот бурной общественной жизни. Оно было тесно связано с ростом самосознания народных масс и с общественными движениями. Став частью борьбы за демократизацию культуры, оно вошло в общее русло демократических общественных движений масс за мир, против фашизма, в защиту национальной независимости, за социальный прогресс. Народные театры выдвигают демократические требования, своими спектаклями голосуя против войны и милитаризма, выступая против расовой и национальной сегрегации, за дружбу народов и взаимопонимание в самом широком смысле, поднимая острые вопросы о социальной справедливости в рамках буржуазного государства. Движение Народных театров слилось с битвой, которую ведут рабочий класс и все прогрессивные силы капиталистических стран за улучшение условий труда и жизни, за защиту демократических свобод. Народ впервые так же решительно заявил о своем праве на культуру, как в свое время потребовал себе право на труд и образование. Движение Народных театров явилось естественным ответом на запросы и потребности народа.
Проблема заключалась в том, чтобы найти такую форму эмоционального выражения, которая будет в высшей степени универсальной и безличной. Задача поэта, в соответствии с этой «безличной» теорией,- превратить свои переживания, свой опыт в нечто более цельное, абстрагированное от действительности, призвать к порядку хаотическое нагромождение эмоций в соответствии с особенностями мировоззрения художника.
Высшей своей миссией, благородной духовной своей «ангажированностью» интеллектуализм считал разрушение этого «единства» в умах людей и в то же время воссоединение разорванного надвое человеческого сознания. Другими словами, интеллектуализм во всех своих различных стадиях и проявлениях связан с эпопеей антифашизма. Когда разразилась война, произошла вспышка «раскаленного разума» (Аполлинер), образовав целую школу новой трагедии.
Суть в том, что фашизм должен был как-то урегулировать вопрос с отчуждением человека от общества. Он сделал это путем чисто идеологической операции: отчуждение личности от общества и государства было умело подменено — с использованием идеалов и инстинктов — отчуждением человека от самого себя. Без этого условия никакая фашистская идеология, государственность, психология и война существовать не могут. Единство должно было быть достигнуто во что бы то ни стало. Для достижения видимости, парадной мнимости фашистского единства (государственного и идеологического) следовало вместе с ликвидацией буржуазной демократии искусственно снять, зашифровать отчуждение личности от государства, содержавшее в себе нежелательный, неконтролируемый элемент свободы. (Он-то, этот элемент личной свободы, и станет специальной проблемой и заботой экзистенциалистской драматургии: ануйлевская Антигона пойдет на смерть фактически для того, чтобы отстоять свое право на спасительное отчуждение от Креона и его государства.)