«Перед лицом выбора между конформизмом и изоляцией, который предложили ему власть и машина, человек должен держаться того, что его объединяет с другими людьми, того, что присуще всем. Драматическим выражением его оппозиции служит пьеса, поставленная как притча протеста против повседневного мира».
Сатирическую пьесу 60-х годов «Осел из работного дома» он назвал «мелодрамой», пояснив, что «мелодрама — это пьеса с аккомпанементом», и ничуть не возражал, когда в спектакле Чичестерского фестивального театра на протяжении всего действия на сцене находился видимый зрителям небольшой оркестр, музыкально исполнялись не только песни, что па музыкальном фоне шли и многие диалоги. В своей более ранней пьесе «Тихая обитель» Арден своеобразно воспользовался другой традицией народного театра — масками.
Варьируя количество слогов в строке, он довольно эффективно добивается индивидуализации речи персонажей. Эта форма стиха обладает достаточной эластичностью. Автор смог применить ее и в передаче ничего не значащей салонной болтовни, и для отражения самых глубоких движений души. Одновременно строка, кажущаяся на первый взгляд рыхлой, имеет строгий внутренний порядок, который как бы навязан актеру изнутри. Это помогает актеру в моменты наивысшего напряжения. Вот что пишет по этому поводу Мартин Браун, видный английский режиссер, постоянно работавший с Элиотом при постановке всех его пьес: «„Семейный съезд» — стихотворная пьеса, равной которой английская сцена не знала со времен Реставрации. Соединение лирических и драматических элементов в один стихотворный организм напоминает скорее греческую, нежели английскую драму. Тем не менее, по форме и содержанию это глубоко современное произведение, в котором свободно чувствуют себя актеры XX века».
В жанре мюзикла написал Осборн следующую за «Комедиантом» пьесу — «Мир Пола Слпки», желая сатирически осмеять политиков а журналистов, религию и телевидение, современных мужчин и современных женщин, браки и адюльтеры, предпослав пьесе ироническое посвящение — всем лжецам и обманывающим себя, тем, кто «успешно предает мою родину». Куплеты сопровождались теперь танцевальными номерами, те и другие вызывающий, экстравагантный характер.
Оркестровые и хоровые интерлюдии чередуются с драматическими сценами, в которых партии действующих лиц выглядят тоже как реплики корифеев общего хора. Момент индивидуального раскрытия образов становится в таких условиях почти невозможным. И если в редкие мгновения это все-таки происходит, то все же стихия «театра коллективного опыта», вовлекающая все единичное и случайное в свое русло, здесь преобладает.
Сама форма религиозной драмы, дающая возможность достигнуть максимальной гармонии, скоро перестала удовлетворять Элиота, ибо она не имела широкой аудитории и была предназначена лишь для верующих. Цель же Элиота состояла в проповеди христианской доктрины в самых широких слоях. Поэтому перед ним встала новая задача — вместить свою философию в форму современной коммерческой драмы, к которой привык зритель.
Буржуазный национализм не зависит от национальности. Песня Мусью задевает чувствительные струны в сердцах ирландцев м-ра Мэллиди и мисс Гилкрист: они обедневшие мелкие буржуа и всей душой тянутся к высшим классам. Мисс Гилкрист, желая доставить пленному Лэсли высшее удовольствие, восторженно читает ему вслух сентиментальную газетную статью о жизни английской королевы. Солдагу только вежливость не позволяет послать мисс Гилкрист с ее газетой ко всем чертям, зато м-р Мэллиди радостно поет:
Эпизод написан настолько убедительно — рыцари даже названы по именам — что возвращает зрителя в реальный мир и неминуемо заставляет задуматься над всем происшедшим, а не просто воспринять события эмоционально. Но Элиот как бы провозглашает, что момент сомнения необходим для полного познания истины.
Волонтер продолжает обход. Едва он отворачивается, начинается бешеный кавардак, все одновременно хотят прорваться к пленнику. Люди с головокружительной скоростью, как зайцы, пролетают по комнате, одаряя солдата выпивкой, листками с религиозными гимнами, горшками с аспидистрами и словами утешения».
Образ «взбунтовавшегося человека» — вечного оппозиционера, заимствованный у экзистенциализма, у Камю, возвышается над теоретическими размышлениями Мельхингера, над его анализом старой и новой жизни «элементарных драматических форм».