Величайшая трезвость

Эпичность. «Абстрактную» же любовь к человеку отрицали в равной мере и французы, и Брехт — такова характерная черта всякого интеллектуализма. Человек для Брехта — пример. Сартровская «колба» — условие интеллектуально-этической театральности. Изоляция для Сартра — то же, что для Брехта — расширение, экспансия, космичность масштабов, та полая пустота ровного света. Для Сартра космос — это лишь человеческий мозг.

Брехт беспощадно продемонстрировал перед нами бесконечную серию человеческих поражений и исторических проигрышей. Брехт, и никто другой, продемонстрировал перед нами гигантское поражение личности в XX в. Кураж бессмертна в своей осознанной приспособляемости и неосознанном капитулянтстве.

Тем не менее глухонемая брехтовская Катрин погибает совершенно так же, как умирают Антигона и Жанна Ануйля, как гибнут сартровские «победители», т. е. «бессмысленно», с точки зрения общепринятого здравого смысла, житейской логики и личного интереса. Но в экзистенциальном отношении очень осмысленно. Катрин делает все, что может в данной ситуации: она сознательно идет на смерть, чтобы разбудить уснувшее сознание и совесть других. Катрин бьет в набат, бьет в барабан, без устали и без оглядки бьет и бьет, сидя на крыше. Хотя она вовсе не знает, да и знать не хочет, что горожане сделают, когда, наконец, проснутся. То будет уж их дело, свое она сделала до конца. Они могут взяться за оружие или, наоборот, спрятаться по своим углам под своими абажурами. Что же касается Катрин, то она все равно будет бить в барабан.

Перед нами одна из ипостасей теории «абсурда» Альбера Камю и теории «свободы» у Ануйля в их интеллектуальных трагедиях: в эпосе Брехта это видно отчетливее, чем, быть может, у них самих. А в решимости антифашизма сходились все интеллектуальные направления.