О смысле всего люди задумались во время войны, было естественно. Надо было обдумать, стоит ли продолжать борьбу? Ради чего? Ради кого? Во имя чего? Наконец, как вести эту борьбу? И нет ли противоречия в том, что благороднейшие цели также требуют применения насилия, тех же средств, которыми пользуются враги человечности?
Пьесы 1941-1945 гг. проникнуты острым ощущением трагизма. В мире царит смерть, сила человека проявляется и разрушении, а слабость — в предательстве, в измене своим идеалам и самому себе. Самое страшное по смерть, а то, что морально человек погибает задолго до своей смерти.
Драмы тех лет полны горечи, они беспощадны в обличении сознательного и бессознательного предательства, всякого нарушения человечности.
И все же самая примечательная их черта — не осуждение тех, кто уродует жизнь, а прославление тех, кто искупает вину человечества перед самим собой. Немая Катрин у Брехта и Антигона у Анунля своей жертвенностью утверждают, что человек способен на благородные поступки во имя, казалось бы, бесплотных, но от этого не менее реальных идеалов ибо жизнь — и смерть! — во имя этих идеалов и поднимают бытие человека над уровнем скотства, какой бы внешней цивилизованностью это скотство ни прикрывалось.
Существенная деталь пьес того времени: не государство, но некие организованные общественные силы, а отдельная личность несет в себе высокие начала человечности. Любые формы человеческой организации оказываются антигуманными. Оказывается, цивилизация создает самостоятельные силы, лишенные человеческого смысла и содержания, самим существом своим направленные на подавление человечности.